Как-то после длинного рабочего дня я решил поужинать. Со всеми подобное рано или поздно случается. В поисках ответа на сложнейший из вопросов “что бы такого съесть?” я проехал бесчисленное количество перекрестков мидтауна Манхэттена, как неожиданно наткнулся на светящийся фудтрак с переливающейся всеми тремя цветами китайских светодиодов надписью HALAL. Прямо за траком, в холодном свете нью-йоркского уличного фонаря, блестело намокшим асфальтом свободное парковочное место. Все это несколько напоминало киноприем из дешевого ужастика, но наличие парковки перечеркнуло любые сомнения, и я со всей решительностью на которую способен только по-настоящему уставший и голодный человек включил правый поворотник. Сама судьба направила меня в тот вечер к незнакомому Мухаммеду, торгующему джайро и прочими не требующими больших кулинарных навыков блюдами с овощами и рисом. В меню были представлены: лэмб овер райс, чикен овер райс, микс овер райс, а также нарушающий рисовый строй фалафель. Всю эту еду вряд ли можно было назвать свежайшей, и уж точно она не подходила под описание полезной, но она привлекала каким-то удивительным запахом (ты готов отдать все, когда голоден, но тебя тошнит от него, когда сыт) и своей подозрительно низкой ценой. Также душу грела перспектива быстрого восполнения потерянных за рабочий день калорий. За каких-то 6 долларов я получил рис, нарезанное и якобы обжаренное якобы мясо якобы ягненка с травами, салат с недозрелыми помидорами и даже банку газировки. От последней я отказался, а дабы хоть как-то смягчить мощный удар по своему и без того нарушенному кислотно-щелочному балансу, купил в ближайшем дели бутылку комбучи ядовито-едкого зеленого цвета. Надпись на этикетке обещала электролиты, полифенолы, энзимы и прочие столь необходимые моему исхудалому от работы организму пробиотики. Несмотря на длинный список умных слов, по сути, это был обычный бабушкин гриб разлитый в красивую тару и проданный мне за 4 доллара, что совсем недешево для фигни, которой тебя насильно поили в детстве
Когда полноценный ужин оказался в моих руках, то встал вопрос: где же все это есть? Вариант “прямо здесь на улице” не подходил по причине отсутствия каких либо удобств. На ступенях ближайшего браунстоуна уже спал бездомный и воздуха, как писали советские классики, “не озонировал”. Вариант “есть в автомобиле, как настоящий нью-йоркский таксист” я выкинул потому, как точно не питаю любви к этой адовой во всех смыслах слова профессии и провел в машине последние девять часов. Поэтому недостаток кулинарных свойств блюда я решил сгладить красотой видов при его поедании и отправился на поиски подходящего места. Салон минивэна быстро наполнился ароматами заключенного в пластик риса перемешанного кусочками джайро и обильно политого белым соусом (красный соус я никогда не беру из-за его остроты, а вот белым поливаю все от души). За окном сначала промелькнула громада авианосца “Интрепид” с космическим шаттлом и советскими МиГами на палубе, потом горящий огнями стрип-клуб Хастлер, дверь которого когда-то освятил своей работой сам Бэнкси, потом уже почти полностью обжитой футуристический дом-пирамида VIA57, и я, сам того не заметив, оказался в потоке машин несущихся по Вест-сайду в направлении моста Джорджа Вашингтона.
Надо было что-то срочно решать с местом, ведь вкус джайро неразрывно связан с температурой этого знаменитого на весь мир нью-йоркского блюда. Чем она ниже, тем несъедобнее оно становится. Рис превращается в гранулы поливинилхлорида, якобы ягненок теряет слово “ягненок” и становится пугающей своим составом якобы едой, из салата сбегают все витамины, а божественный белый соус, в какой-то момент оказывается чем-то наподобие клея ПВА, при помощи которого мы мастерили в Доме пионеров всякие поделки из бумаги (но даже в те суровые времена никому не приходила в голову мысль его есть). В общем, в какой-то момент эту еду проще выкинуть, чем употребить внутрь. От голода и осознания близости утраты пришлось съезжать в сторону Риверсайд-парка и искать точку для ужина там. Тут во мне внезапно проснулся великий придира, которому то место не нравилось, то вида нет, то фонарь не горит. Так, в размышлениях с самим собой я добрался до кладбища Тринити на границе Вашингтон-Хайтс и Гарлема. Дальше был только госпиталь Каламбия-Пресбетериан и съезд на мост. У госпиталя ужинать точно не хотелось, поэтому я выбрал кладбище. Ну а чтобы вид могил не портил аппетит я перешел на другую сторону дороги, откуда открывался вид на высокий берег Нью-Джерси и сияющий огнями мост Джорджа Вашингтона, некогда самый длинный мост в мире.
В качестве подставки для еды я использовал гранитную балюстраду, встав прямо под тускло горящим фонарем, чтобы не есть вслепую. Еда как-то сразу не зашла. Рис был переварен, что я очень не люблю, а к обжаренным кусочкам джайро Мухаммед зачем-то добавил консервированный по всей видимости перец, что полностью убило и без того не самый тонкий вкус. Единственное, что хоть как-то спасало ситуацию был белый соус. Фонарь помогал мало и чтобы выковыривать кусочки отвратительного зеленого перца приходилось подсвечивать пластиковый бокс экраном телефона. Вид был прекрасен, но в сложившейся ситуации помогал мало. Приходилось есть быстро и фактически на ощупь. Мимо периодически проезжали машины, промчалась стайка велосипедистов и прошел черный парень с собакой. Но в остальном я был предоставлен сам себе находясь между Гарлемом, кладбищем и железнодорожными путями, шедшими внизу. Не самое удачное место, подумал я, и тут же увидел как со стороны кладбища в мою сторону направляются две темные фигуры в капюшонах. В мгновенье в голове промелькнула вся известная мне статистика по преступлениям в Нью-Йорке. Я вспомнил рассказы брата жены о том, как его грабили с приставленным к голове стволом, как грабитель напал на тещу у подъезда в Куинсе, как кто-то пошел куда-то, куда не надо ходить, и с ним не случилось ничего хорошего. С чего мне это все ударило в голову, я не знаю. Возможно консервированный перец сыграл свою роковую роль. Фигуры подошли ближе, встали за изгибом парапета и принялись что-то обсуждать. Меня в свете тусклого фонаря было видно хорошо, а их же я не видел почти совсем, оставляя страхам и воображению дорисовывать исхудалые от наркоты и преступлений лица моих неожиданных соседей. Дабы не делать резких движений, я принялся монотонно есть, засовывая вилку за вилкой в рот и обдумывая план отхода. Изредка я поглядывая в их сторону делая вид, что придирчиво оцениваю подсветку очистных сооружений на берегу Гудзона. Фигуры что-то достали из пакетов и затихли. Наверное, наркоманы – подумал я. Мне тут же вспомнились шприцы валяющиеся у дороги выше и контейнер для их сбора, который я сфотографировал. Или думают, как лучше напасть – мелькнуло в голове. Выжидают, пока машины проедут. Потом заберут телефон с бумажником и скинут на рельсы. Людей нет, камер нет, идеальное преступление. Пока я рисовал голове картины, как буду отбиваться от нападавших бутылкой комбучи, одна из фигур медленно двинулась в мою сторону. Ну вот, началось. Пальцы сжали стеклотару так, что она была готова вот-вот лопнуть. Фигура подошла ближе и протянула правую руку в моем направлении. Я напрягся как сжатая пружина и уже было занес руку, чтобы превратить бутылку в розочку (именно так делали крутые чуваки в боевиках перестроечного времени), а ядовито-зеленую жидкость сдобрить алой кровью нападавшего. Рука поднялась на уровень моей головы, легонько постучала меня по плечу, потом из темноты показалось улыбающееся лицо черного парня, который посмотрел на мое джайро, подмигнул и произнес “Bon appetit!”. Во второй его руке я рассмотрел стаканчик кофе с лежащим сверху круассаном. Он медленно шел в мою сторону, так как пытался его не уронить.
– Не желаешь кофе со свежим круассаном на ужин? – спросил он меня. Мы взяли один лишний.
– Спасибо, я уже сыт, да и бежать надо, – услышал он в ответ.
Я быстро собрал остатки еды в пакет и засеменил к машине. Мне было очень стыдно.
На фото тот самый вид на мост.
